Оболганный сталинизм. Клевета XX съезда - Гровер Ферр

Что касается стенограммы январского (1938) Пленума, она известна лишь в отрывках, хотя некоторым из историков удалось познакомиться с полным тестом всех его заседаний. Тем не менее никто из исследователей-архивистов специально не отмечал, что описанный Хрущёвым диалог состоялся в ходе январского Пленума. Таким образом, весьма вероятно, что и здесь Хрущёв сказал неправду. Только нельзя быть до конца уверенным.

Даже если Сталин говорил что-то подобное, его слова, разумеется, не могли стать причиной для ареста Постышева, последующего суда над ним и вынесения ему смертного приговора. Постышев понёс суровое наказание не из-за пререканий со Сталиным, а за вопиющее по масштабам избиение партийных кадров. Вне зависимости от того, высказывал ли Сталин недовольство Постышевым в таких выражениях, – а здесь самое время напомнить, что кроме самого «закрытого доклада» тому нет никаких подтверждений, – Хрущёв всё равно лгал, когда указывал причины, будто бы предопределившие участь Постышева.

Зачем, вообще, Хрущёву понадобилось говорить об этом? Надо полагать, ему нужно было своеобразное «алиби» для тех, кто работал со Сталиным на протяжении многих лет.

Многие делегаты, вероятно, задались бы вопросом: почему ближайшие соратники Сталина не осудили его за «преступления», обвинения в которых выдвинул Хрущёв? Почему, зная обо всём, они не сделали ничего, чтобы остановить Сталина? Хотя предложенное Хрущёвым объяснение выглядит явно неубедительным, никакого иного ответа он дать не смог: «Нас убили бы, если бы мы протестовали. Посмотрите, что случилось с Постышевым только за напоминание, что он большевик!»

56. «Дезорганизация» работы Политбюро

Хрущёв:

«Серьёзно принижалась роль Политбюро ЦК, дезорганизовывалась его работа созданием различных комиссий внутри Политбюро, образованием так называемых “пятёрок”, “шестёрок”, “семёрок”, “девяток”. Вот, например, решение Политбюро от 3 октября 1946 года:

“Предложение тов. Сталина.

1. Поручить Комиссии по внешним делам при Политбюро (шестёрке) заниматься впредь наряду с вопросами внешнеполитического характера также вопросами внутреннего строительства и внутренней политики.

2. Пополнить состав шестёрки председателем Госплана СССР тов. Вознесенским и впредь шестерку именовать семёркой.

Секретарь ЦК – И. Сталин”.

Что это за терминология картёжника? (Смех в зале). Ясно, что создание подобных комиссий – “пятёрок”, “шестёрок”, “семёрок” и “девяток” внутри Политбюро подрывало принцип коллективного руководства. Получалось, что некоторые члены Политбюро отстранялись таким образом от решения важнейших вопросов»[564].

Даже такой враждебно настроенный к Сталину автор, как Эдвард Радзинский, признаёт: Хрущёв говорит здесь неправду. Подкомиссии внутри Политбюро – лишь один из способов распределения нагрузки среди его членов. В самом принципе нет ничего нового или зазорного, и «узкие составы» внутри Политбюро тоже не были изобретением сталинского времени.

Разумеется, о «принижении» или «дезорганизации» Сталиным роли Политбюро в данном случае не может быть и речи.

57. Подозревал ли Сталин Ворошилова в том, что он «английский агент»?

Хрущёв:

«В результате своей крайней мнительности и подозрительности Сталин дошёл до такого нелепого и смехотворного подозрения, будто Ворошилов является английским агентом. (Смех в зале). Да, английским агентом»[565].

В своих мемуарах Хрущёв пересказывает множество слухов, которые, как он уверяет, были известны только очень узкому кругу лиц. Его рассказ, долженствующий проиллюстрировать «крайнюю мнительность и подозрительность» Сталина, как раз один из таких случаев: кроме самого Хрущёва, рассказанная им история ничем больше не подтверждается.

О ней нет упоминаний даже в мемуарах Микояна – книге, где прозорливый читатель сможет легко отыскать множество ложных «воспоминаний», иначе говоря, случаев, которых не было в действительности (вроде обсуждения Сталиным никогда не существовавшего послания чехословацкого президента Э. Бенеша об измене маршала Тухачевского[566]). Поэтому, появись рассказы такого сорта у Микояна или какого-то другого мемуариста, у нас всё равно оставались бы законные основания отнестись к ним с большим сомнением. Так или иначе, но про «агента» Ворошилова нет ни слова даже в микояновских воспоминаниях.

58. «Разнузданный произвол» в отношении Андреева

Описанные до конца главы события имеют прямое отношение к октябрьскому Пленуму ЦК 1952 года, состоявшемуся сразу после XIX съезда КПСС.

Хрущёв:

«Сталин единолично отстранил также от участия в работе Политбюро и другого члена Политбюро, Андрея Андреевича Андреева.

Это был самый разнузданный произвол»[567].

Строго говоря, мы точно не знаем, что именно сказал Сталин на октябрьском (1952) Пленуме ЦК КПСС, поскольку официальный стенографический отчёт до сих пор не предан огласке (по словам Микояна, речи Сталина и других выступавших на Пленуме не стенографировались). Достоверно известно только одно: сразу после смерти Сталина новое партийное руководство приложило недюжинные усилия, чтобы не только пересмотреть основные его решения, но и вообще стереть о них какую-либо память.

Поэтому официальная причина невключения Андреева в новообразованный (из прежнего Политбюро) Президиум ЦК КПСС в точности не известна. Но у нас есть достаточно иных оснований, чтобы утверждать: Хрущёв здесь тоже лжёт. И вот почему.

Андреев лишился своего поста в Совете министров 15 марта 1953 года, т. е. спустя 10 дней после смерти Сталина[568]. Что ж, если удаление Андреева из Президиума ЦК КПСС считать актом «разнузданного произвола», как тогда расценить принятое Хрущёвым, Маленковым и Берией решение не восстанавливать его в Президиуме ЦК, а вдобавок отстранить ещё и от работы в Совмине? Наконец, почему, не считаясь с допущенной ранее несправедливостью, та же правящая «тройка» тем же решением перевела Андреева на откровенно декоративную должность в Президиуме Верховного Совета СССР?

Ответ достаточно прост. Как следует из неофициальной записи выступления Сталина на октябрьском Пленуме 1952 года, Андреев не получил назначения в Президиум ЦК КПСС из-за своей почти полной глухоты[569]. Присутствовавший на Пленуме писатель Константин Симонов сообщает о чём-то подобном[570]. Каких-то иных свидетельств, упоминающих Андреева и оставленные очевидцами события, больше нет. Но из двух имеющихся недвусмысленно следует, что, по предложению Сталина, Андреева не включили в состав членов и кандидатов Президиума ЦК из-за проблем со здоровьем.

Таким образом, даже в отсутствие официальной стенограммы Пленума нетрудно убедиться, что Хрущёв лгал. Андреев был отстранён от работы в Президиуме ЦК КПСС отнюдь не вследствие «разнузданного произвола» со стороны Сталина.

59-60. «Необоснованные» обвинения Молотова и Микояна

Хрущёв:

«А возьмите первый Пленум ЦК после XIX съезда партии, когда выступил Сталин и на Пленуме давал характеристику Вячеславу Михайловичу Молотову и Анастасу Ивановичу Микояну, предъявив этим старейшим деятелям нашей партии ничем не обоснованные обвинения.

Не исключено, что если бы Сталин ещё несколько месяцев находился у руководства, то на этом съезде партии товарищи Молотов и Микоян, возможно, не выступали бы»[571].

Из всего, что известно об октябрьском (1952) Пленуме от малого числа очевидцев, оставивших о нём свои письменные свидетельства, с полной уверенностью можно утверждать только одно: выступая, Сталин подверг критике Молотова и Микояна.

Вот эти немногочисленные свидетельства: воспоминания А. И. Микояна «Так было» и Д. Т. Шепилова «Непримкнувший», мемуарно-публицистическая книга писателя Константина Симонова «Глазами человека моего поколения» и, наконец, краткая запись выступления Сталина, сделанная Л. Н. Ефремовым. Микоян, конечно, был «ветераном» ЦК, а трое остальных – его новыми членами. За исключением записи Ефремова, точная дата составления которой неизвестна, все другие свидетельства появились спустя многие годы после самих событий.

Чтобы понять, говорил ли Хрущёв правду, нам нужно разобраться со следующим:

во-первых, истинно ли, что обвинения, выдвинутые Сталиным против Молотова и Микояна, были «ничем не обоснованы»;

во-вторых, верно ли, что Молотов и Микоян не выступали бы на XX съезде, если бы Сталин продолжал находиться у власти?

Источники говорят об этом так.

Шепилов. Критике Молотова в речи Сталина он отвёл всего несколько абзацев. Ещё меньше места в его воспоминаниях отведено критическим замечаниям о Микояне. Последний, как отмечает Дмитрий Трофимович, выступил с возражениями, но, не удержавшись, набросился на Молотова, обвинив его в тесной связи с недавно расстрелянным Вознесенским, что, по словам Микояна, следовало расценивать как «страшный криминал». Но сам Шепилов не считал, что сталинские обвинения носили необоснованный характер или таили в себе угрозу жизни или свободе для Молотова и Микояна. Про речь Сталина на Пленуме Шепилов вспомнил лишь затем, чтобы пояснить, почему в 1952 году ни тот, ни другой не попали в состав нового Бюро Президиума.